В третью стражу [СИ] - И Намор

    И уже не помнилось – не запомнилось, ушло в небытие неузнанное и неосознанное – как добирались до спальни, как "вылезали" из платьев и белья, и как и что делали потом. Только гул в ушах, как бушующее пламя лесного пожара, алая пелена кисеей неутолимой страсти перед глазами, и пьянящая свобода, которой слишком много даже на двоих.

    "Зачем?" — Чудный вопрос, особенно тогда, когда нет ответа. Но к чести своей Кайзерина задала его себе всего два раза. Один раз за завтраком, поймав плывущий, все еще "пьяный" взгляд Вильды и уловив в нем тень надвигающегося раскаяния и растерянности. А второй раз – в липовой аллее, где баронесса устроила с позволения хозяйки импровизированное стрельбище.

    В доме было полно замечательных охотничьих ружей и не только ружей. Великолепная коллекция, в которой попадались и совершенно уникальные экземпляры. И все действующие, как оказалось, все "на ходу". Ну как же Кейт могла удержаться, когда "Голланд-Голландовский" дробовик "Рояль", и "тулочка" в серебре 1907 года, и маузеровский штуцер для африканского сафари, и винтовка Бердана, заточенная на лосей да медведей, и карабин Манлихера... Ну чисто девочка в кукольном магазине...

    — А можно? — Боже мой! Это что же ее, баронессы Абедиль-Николовой, голос так просительно звучит? Но нет сил устоять перед таким великолепием: можно слюной подавиться.

    — Разумеется, можно... — Вильда все-таки сомневается. — Не думаю, чтобы Себастиан был против...

    — А где можно пострелять? — Резко берет быка за рога Кайзерина Кински.

    — Н... не знаю... Возможно, в липовой аллее.

    И вот уже расползается в чистом и сладком мартовском воздухе будоражащий кровь острый запах пороха. Гремят выстрелы. Лопаются со звоном винные бутылки, и разлетаются в пыль сухие тыквы. И совершенно счастливая Кайзерина оглядывается на Вильду, видит полыхающий в изумрудных озерах ее глаз восторг, и спрашивает себя во второй и последний раз — "Зачем?"

    Но...

    "Сделанного не воротишь... — говорит она себе, вскидывая австрийский штуцер начала века. — И ведь совсем неплохо получилось..."

    Выстрел, еще один...

    "А за неимением гербовой... — Она откладывает "австрияка" на тележку, в которой старый Гюнтер привез все это добро в липовую аллею, и берет в руки "тулочку", такую изящную, что впору влюбиться. — За неимением гербовой... можно и повторить... А?"

    Глава 16. Берлин-Мюнхен

    — О чем вы думаете? — Резковато и неожиданно, но почему бы и нет?

    "Как там говорится в русской поговорке? Ты начальник... Но это ведь не только про славян сказано. Немцы в этом смысле другим народам сто очков форы дадут и ни за что не проиграют. Ты начальник, Рейнхард, ты в своем праве".

    — Да, вот думаю, как бы ловчее перерезать вам глотку, господин Группенфюрер[274]. — Без тени улыбки ответил Баст.

    — Рейнхард. Мы ведь не на службе, Себастиан, не так ли?

    — Рейнхард. — Сдал назад Баст.

    — Итак? Чем? Когда? За что? — У Гейдриха холодноватые голубые глаза. Прохладные. Нордические. Одна беда: размер и разрез. Маленькие, немного косят и иногда бегают. И разрез глаз оставляет желать, но...

    "Короля играет свита. А Гейдриха – черная аура посвященности, избранности, вовлеченности в страшные тайны режима. Где-то так".

    — Полагаете не за что? — Играть так играть: было даже любопытно, какова на самом деле длинна поводка и ширина ошейника?

    — Допустим. — Кивнул Гейдрих. — Допустим, что так. Но я задал еще два вопроса.

    — Опасной бритвой. Ночью, во сне.

    — Господи Иисусе, Баст! — Воскликнула, появляясь в дверях Лина. — Что вы такое говорите? Кого вы собираетесь резать?

    — Меня. — Гейдрих кивнул жене и чуть скривил узкие губы в улыбке.

    — Тебя?! — Если бы могла, она наверняка всплеснула бы руками. Но Лина Гейдрих, урожденная фон Остен несла в руках поднос. Сама. Как настоящая немецкая жена. Впрочем, возможно, за пять лет супружества она просто не успела еще привыкнуть к роскоши, связанной с общественным положением ее мужа.

    "Лина фон Остен..."

    Удивительно, как он мог об этом забыть! Но забыл – это факт. И вспомнил только сейчас по случаю, сообразив наконец откуда есть пошла их странная дружба с Гейдрихом.

    Это случилось летом тридцатого. В августе. Ближе к вечеру. Погода стояла отменная. Во всяком случае, идти под парусом было одно удовольствие. Они с Карлом шли с запада на восток, из Фленсбург фиорда, пересекая Малый Бельт и оконечность Кильской бухты и держа курс на Фемарн Бельт. Остров Фемарн был уже виден, когда Карл вдруг заорал и замахал руками, указывая куда-то вправо по ходу движения. Навигация в этих водах и без того сложна из-за интенсивности движения, а тут еще вечер на носу, и садящееся солнце играет колющими глаза бликами на короткой, но неприятной волне. Баст оглянулся...

    "Да... — вынужден был согласиться он сейчас, сидя в гостиной дома Гейдриха и глядя на жену своего босса. — Все так и было. Как же я мог..."

    Там качалась на нервной волне перевернувшаяся килем вверх лодка, а рядом с ней маячили две мокрые головы, а еще дальше видна была байдарка, идущая на помощь оказавшимся в воде людям.

    — Держи парус! — Приказал Баст и, сбросив туфли и брюки, прыгнул в воду.

    Ну, вода в Балтике никогда не бывает слишком теплой. Тем более на глубине и в конце лета. Но ему это было нипочем. Прыгнул, вынырнул из-под воды и поплыл, наращивая скорость и борясь с невысокой, но слишком крутой волной. Впрочем, плыть было совсем недалеко, и не он один шел на помощь попавшим в беду девушкам, а в перевернувшейся лодке плыли именно девушки. С другой стороны спешил к ним блестящий – во всяком случае, на тот момент – морской офицер Рейнхард Гейдрих. А одной из неудачливых путешественниц и оказалась как раз дочь учителя с острова Фемарн Лина фон Остен – девушка своеобразной красоты, разрушившая своим драматическим появлением весьма перспективный роман сотрудника управления связи флота, лейтенанта Гейдриха с дочерью хозяина крупнейшего металлургического концерна "IG Fabernim". Впрочем, бог с ней с дочерью богача, сломана оказалась и его успешно начатая карьера. Но в результате, германский флот лишился отменного офицера, а Гиммлер нашел себе великолепного помощника. Самое забавное, однако, или, напротив, грустное – это то, что в тридцатом Баст фон Шаунбург уже несколько лет был членом НСДАП, а вот Гейдрих вступил в партию только в 1931. Такова ирония судьбы.

    Оставалось, выяснить, какие еще чертовы сюрпризы приберегает на "черный день" гребаная память Баста фон Шаунбурга. Но что творится в душе мужчины, беседующего с Рейнгардом Гейдрихом, знает только он сам. А вслух он говорит всего лишь то, что обязан теперь сказать.

    — Благодарю вас, Лина, — вежливо улыбается Баст, принимая чашку с кофе. — Мы просто шутили.

    — Вот именно, дорогая. — Высоким, значительно выше,[275] чем у жены, голосом подтвердил высказанную его гостем гипотезу Гейдрих. — Просто шутили.

    — Вы путешествуете с женой?

    Великолепный вопрос, просто замечательный.

    — Нет, Рейнхард. — Баст отпил немного кофе и потянулся за сигаретами. — Вильда сейчас в Мюнхене. Вернее в нашем имении недалеко от города. А почему вы спрашиваете?

    И в самом деле, что это? Очередная провокация, на которые так ловок его шеф, или отголосок реального знания?

    — Кругом одни доносчики, Баст. — Внимательный взгляд, таящий в себе толику недосказанности. Знакомая интонация, привычный взгляд: "А я знаю про тебя такое, что в жизни не отмоешься!" Фирменная манера поведения сукина сына, желающего держать всех на коротком поводке.

    — Ну и какую же гадость прочирикал вам на ухо очередной дятел? — Баст оставался спокойным, если не сказать большего. С того мгновения, как он в красках представил себе убийство Гейдриха, ему сильно полегчало, и ничего уже, кажется, не могло нарушить вернувшегося душевного равновесия.

    "Дай только время, дружище Рейнхард. Дай только время, и я найду способ перерезать тебе горло. А что уж это будет такое, опасная бритва или садовые ножницы – какая в сущности разница? Это всего лишь техника, Рейнхард, всего лишь гребаная – от и до – техника!"

    — Не жена. — Кивнул Гейдрих. — А мне говорили, рыжеволосая...

    "Действительно знает или бросает камни наобум?"

    — Где? — поднял бровь Баст, закуривая.

    - Нет, — покачал головой Гейдрих. — Так далеко наши возможности еще не простираются. Но идея стоит того, чтобы ее обдумать. Как полагаете, Баст, это не вызовет излишней ажитации, если я предложу ввести в личные дела сотрудников дополнительный параграф: цвет волос на лобке?